Юрий Буйда: Двойственность природы человека делает его как бы не имеющим собственной природы. И любой человек может превратиться что в ангела, что в демона

Гости
Юрий Буйда
писатель

Фрагмент из художественного фильма «Сердце дракона»

Такой душевной крылатой рептилии, как в фэнтези-мелодраме «Сердце дракона» в европейской драконологии не встречается. У них он скорее воплощение зла. Да и кому понравятся зловонные гиганты с чешуйчатым телом, острыми зубами и когтями размером с амбарные ворота, которые плюются огнем, крушат все, до чего могут дотянуться, и лопают в три горла, предпочитая на десерт юных девиц. Викинги даже украшали форштевни своих кораблей фигурами драконов. Драка. Отсюда и названия скандинавских боевых судов – драккары. Надеялись, что их жуткие морды отпугнут врагов.

Внес свою лепту в малосимпатичный облик мифических ящеров и Леонардо да Винчи, предложив изображать их так: голова дога, кошачьи глаза, уши филина, нос борзой, брови льва, виски петуха и шея водяной черепахи. В общем, редкая гадость. И с незапамятных времен людская фантазия наделяла эту редкую гадость еще и мистической силой.

Так, древнегреческий герой Ясон засеял поле зубами дракона, и из них выросли закованные в броню войны. Герой древнегерманских сказаний Зигфрид, омывшись кровью дракона, стал понимать язык птиц. Не так повезло персонажу англосаксонского эпоса Беовульфу. Вооруженный волшебным мечом, он уничтожил дракона, но и сам скончался от полученных ран. Зато молодой христианский воин Георгий и дракона победил и девушку спас, дочь царя-идолопоклонника. Случилось это рядом с ливийским городом Кирена. Копье Георгия пронзило нечисть, но не убило. Тогда герой набросил на шею дракона поясок принцессы, привел нечисть в город и объявил, что покончит с чудовищем, если киренцы примут христианство. Приняли. Георгий стал святым и вошел в историю как Победоносец.

А вот интересная деталь: средневековые изображения дракона с закрученным хвостом – знак того, что чудовище повержено, как на картине «Битва святого Георгия с драконом» флорентийского мастера Кватроченто Паоло Уччелло. Вон, хвостик у него, как штопор.

Есть и в русских сказках свой дракон – Змей Горыныч о трех огнедышащих головах и семи хвостах, ходит на двух лапах. Народ его жутко боялся. Но однажды Горыныч совершил роковую ошибку – украл Забаву Путятишну и пал от руки былинного богатыря Добрыни Никитича. И поделом, нечего на честь княжеской дочери покушаться.

На двух лапах ходит и крылатый с гадючьим хвостом недодракон – виверна, ставший еще в эпоху средневековья геральдическим символом, а в XXI веке – брендовым фэнтези-персонажем, благодаря мощным голливудским экранизациям Толкина и Джорджа Мартина, придумавшего Мать Драконов – Дейенерис Бурерожденную.

А на Востоке отношение к драконам уважительное. Китайского Фу Цан Луна, хранителя подземных богатств, даже изображали с волшебной жемчужиной в пасте или лапе. У жителей Поднебесной жемчуг – символ мудрости, она-то и есть главное сокровище Фу Цан Луна. Хотя он тоже карал народ, но за дело. Видно, поэтому китайский и японский императоры свято верили, что они – потомки драконов, такие же благородные и справедливые.

А европейских аспидов, чье истребление считалось особой рыцарской доблестью, как-то жалко. Ведь кто знает, быть может, мифическое браконьерство – не выдумки, а отражение каких-то реальных событий, из-за которых драконы продолжают жить только в легендах.

Николай Александров: Это программа «Фигура речи». Программа о книгах и авторах книг. Сегодня романы и повести писателя и журналиста Юрия Буйды «Дон Домино», «Пятое царство» и другие известны многим и отмечены разными литературными премиями. Буйда удивляет не только неожиданной, красочной, порой фантастичной образностью своих произведений. Миф и фантастика для него не самоцель, они позволяют ему говорить о скрытых смыслах истории и современности. Он дает иную перспективу, и в ней даже известные факты получают иное освещение.

Роман Юрия Буйды «Сады Виверны» вышел в издательстве «АСТ» в редакции Елены Шубиной. И Юрий Буйда сегодня в нашей студии. Юра, здравствуй.

Юрий Буйда: Здравствуйте.

Николай Александров: Наверное, имеет смысл сказать хотя бы для части нашей аудитории, кто такая виверна.

Юрий Буйда: На самом деле это, конечно, дракон. Но драконологи (оказывается, есть и такие специалисты) различают двухлапых драконов и четырехлапых, крылатых, некрылатых, разных. Так вот, виверны – это разновидность. На иконах святого Георгия и змея́, там как раз змей – виверна. А на других иконах он иногда бывает настоящим драконом и так далее. Это просто такая разновидность, ничего особенного, отличающего виверну от драконов вообще, в ней не существует. Но мне понравилось название, по-польски оно звучит «виверн». А у меня там есть персонаж Вивенький.

Николай Александров: В последней части этого романа, но мы к этому еще вернемся.

Юрий Буйда: Да. А по-итальянски «виви» - это тоже слово такое: «живые», «неживые».

Николай Александров: А с другой стороны, «випер» – это «гадюка», «гадина».

Юрий Буйда: Да, «гадюка», «змей», «випер», да. То есть вот это все такое индоевропейское, можно сказать.

Николай Александров: Я понимаю, что любителям фэнтези не нужно объяснять, кто такая виверна, потому что и у Толкина есть виверны, не говорю уже о мире, который все знают по «Игре престолов», и там как раз не драконы, а виверны действуют.

Юрий Буйда: Виверны, да.

Николай Александров: И плюс к тому, это геральдический знак, достаточно хорошо известный.

Юрий Буйда: Конечно.

Николай Александров: Но это важно, наверное, просто чтобы понимать саму фактуру романа, которая довольно сложная. Не претендуя и тем более избегая спойлерства, мне хочется сказать, что это трехчастный роман, который объединен, скорее, его можно считать историей если не рода, то, в общем, какой-то династии, которая переходит из одной эпохи в другую.

Юрий Буйда: Текучая такая, да.

Николай Александров: Текучая вещь такая, да? Это не вполне родственники, но, с другой стороны, и родственники.

Юрий Буйда: Да.

Николай Александров: И первая часть посвящена Италии заката Возрождения, наверное.

Юрий Буйда: 1601 год, это уже Барокко.

Николай Александров: Да, это уже Барокко. Вторая часть посвящена веку Просвещения и Франции, французской революции, а третья часть переносит нас в Россию. И несмотря на то, что это абсолютно самостоятельные, вроде бы, части, многое в них соединяется. Меня совершенно удивило: а) обилие персонажей (и даже каждая часть открывается списком персонажей, которые действуют в той или иной части, их действительно много) и б) погруженность в историю. Ведь несмотря на несколько фантастическое действие, историческая фактура сохранена, ты действительно погружался, например, в итальянское Возрождение, да?

Юрий Буйда: Да. Да, тем более в ее такую вещную часть, то есть чтобы не перепутать элементы одежды, пришлось даже посмотреть историю моды, чем отличаются вот эти мужские колготки от женских той эпохи. Почему люди брили одни части тела, не брили другие части тела. Почему они носили такую одежду, а не такую. Понимаете, это сразу дает представление об эпохе, иногда даже психологическое.

Пример не совсем из этой книги, хотя имеет к ней прямое отношение. Мы видим на картинах раннего Возрождения, среднего Возрождения женщин с рукавами буф и разрезы, такие разрезы, где видна рубашка (белая, как правило). Для нас это декоративный элемент. А в позднем Средневековье, в раннем Возрождении это называлось «адские окна», потому что это женское нижнее белье показано. Это совершенно возмутительный элемент одежды, против которого одного время и церковь выступала, потому что он открывал окно в интимный мир, который, в общем-то, до определенного времени раннего Возрождения был закрыт.

И мы внезапно с этой точки зрения смотрим на этот мир и понимаем, каким он был: закрытым, самодостаточным, жестким. Понимаем, что происходило позднее, когда уже не только «адские окна», но и женщина обнажалась, мужчины обнажались, и свобода тела становилась идеологическим понятием. Собственно, вот мы и вернулись к «Садам Виверны».

Николай Александров: Постепенно и подходим.

Юрий Буйда: Да.

Николай Александров: Но, прежде чем мы об этом, собственно, и поговорим, подойдем к этому вот с какой точки зрения. Этот довольно сложно устроенный роман, с моей точки зрения, еще строится на некоторых мотивах. Иногда они выражены чрезвычайно афористично, например: «Плыть необходимо, а жить – нет». Тот латинский афоризм, который переходит из одной части в другую, и, как ни странно, связывает Рим конца XVI - начала XVII столетия с Россией конца XIX - начала XX века. Еще одна смыслообразующая, очень важная вещь – это миф о Дон Жуане. Почему тебя он заинтересовал и как ты его переосмысляешь, на самом деле переосмысляешь же в своем романе?

Юрий Буйда: Да. Дело в том, что сама история Дон Жуана так, как ее передают латинские и испанские хроники – это довольно жестокая, грубая история о бессовестном, безнравственном короле и его друге, этом Дон Жуане, которые насиловали, избавили, соблазняли невинных женщин, жен, сестер знатных людей. Многие хроники все это очень аккуратно объясняли, потому что речь шла о священной особе короля. Но этого короля в конце концов убили родственники, потому что терпеть его было просто невозможно. И Дон Жуана тоже убили, как мы знаем. Хотя есть версия, что он все-таки стал монахом, раскаялся и стал монахом. Я в нее не верю. Времена были такие, когда нож был быстрее языка.

И вообще потом его романтизировали. Богатый внутренний мир, соблазн, красота, красота дьявола, может быть, но красота сама по себе, соблазн, раскрепощение, воплощавший тайные желания женщин и так далее. И особенно постарался почему-то просвещенный XVIII век, а потом подхватил романтизм. А потом он угас. На самом деле это, конечно, постепенное превращение образа в свою противоположность и возвращение к тому, что это был жестокий насильник, человек, который по своей воле, не считаясь с тем, чего хотят жертвы, превращал их в свободных, превращал их в красивых, желанных, а потом бросал. То есть фактически все это в конце концов сводилось к акту насилия. Любая свобода рождается из насилия, даже самая благородная свобода рождается из насилия. Но тут речь идет об уникальном случае, когда речь идет о личной свободе. То есть фактически он убивал людей, убивал этих женщин.

И этот образ Дон Жуана, его многоликость. Это человек, который не может остановиться, такая бесконечность в многоликости. Он живет, пока бежит, живет, пока соблазняет, по-другому он вести себя и жить просто не может. В этом ужас его поведения, он не подчиняется никому, он преступает все законы, все правила.

Когда, например, в эпоху Просвещения, собственно Великая французская революция была попыткой отмены всех запретов. Причем отмены всех запретов не только (как это бывало раньше) для определенных социальных слоев – для аристократов, для дворян, для художников и так далее – для всех. То есть для демоса, для народной массы отмена всех запретов. Убить короля и плясать вокруг эшафота, пить из бокалов, из ножен сабель, пить кровь, стекающую с эшафота. Кому 50-100 годами ранее пришло бы это в голову, что это вообще возможно? Отмена всех запретов – это и есть, собственно, образ Дон Жуана, который, постепенно трансформируясь, превращается в свою полную противоположность. И сейчас его возродить, наверное, были такие попытки в культуре, в искусстве, в прозе, в поэзии, но, наверное, уже безуспешные попытки.

Николай Александров: Можно ли сказать, Юра, что таким образом виверна, собственно, это и есть одна из модификаций Дон Жуана?

Юрий Буйда: Конечно.

Николай Александров: Это некая другая природа, которая покушается на человека, не считаясь с его волей и свободой.

Юрий Буйда: Да, именно так, потому что человек. Я хотел здесь где-то процитировать Аристотеля, но там и так миллион цитат. Мы никогда не должны забывать о том, как Аристотель назвал человека – «zoon politikon», «животное общественное». На первом месте в греческой фразе стояло «zoon» – «животное». Вот эта двойственная природа человека как бы делает его не имеющим собственной природы, и любой человек может превратиться что в ангела, что в демона. Это страшная штука. Тут мы можем удариться в любую …: как его сдерживают законы, общество, мораль, церковь, религия, общественное мнение и так далее. Но вот все это здесь, пожалуйста, вот эта двойственная природа, зверская природа. И человек, его общественная природа, то есть доброе и злое, оно одной природы как бы, становится одной природы. В этом и преимущество человека, и огромная опасность.

То есть когда Ренессанс, постепенно смещая акцент с божественной природы на чисто человеческую природу в человеке, фактически стал заменять бога зверем, человеком. Но забывая о его вот это животной природе. Не весь Ренессанс, там немало было мыслителей, которые указывали на эту опасность, мы их тоже называем гуманистами. Например, великий Леон Баттиста Альберти – архитектор, поэт, писатель, мыслитель блистательный совершенно. Это именно он сказал, что человек рожден для людей – это людоедская форма на самом деле. Так людоед вполне может сказать: «Человек рожден для человека. Да, для меня рожден». Когда человек рождается для бога, он рождается для высшей цели. А тут сразу упрощается все, развязываются руки. Людей можно есть.

Николай Александров: Поэтому так удивительно преображается сам миф в твоем романе, становится понятно, что сначала перед нами появляется виверна (то есть дракон) в первой части, затем эта виверна преображается в вампира во второй части, и понятно, что это уже покушение на бессмертие. Но любопытна и третья часть, где виверна превращается (ты упомянул уже этого персонажа) в некоего Вивенького (детская кличка), у которого эта раздвоенность выражается, в частности, в его абсолютной беспринципности, он служит и тем, и другим – и революционерам, и охранке. И это, собственно, оказывается сутью его натуры, вот эта абсолютная беспринципность.

Юрий Буйда: Ртуть.

Николай Александров: То есть сам дракон мельчает, переходя из эпохи в эпоху?

Юрий Буйда: От этого не перестает быть страшным. Вообще можно, конечно, его свести к таким широко известным типажам как Азеф, который был, как бы мы сейчас сказали, офицером тайной полиции и в то же время убивал великих князей, министров.

Николай Александров: И он упоминается как раз в связи с Вивеньким, да? Который как будто повторяет его.

Юрий Буйда: Да, конечно, тогда таких же было очень много. Беда в том, что если относиться к ним исключительно с точки зрения существующего закона, то, как это ни ужасно звучит, в этом нет ничего страшного. То есть даже исторический факт: после Февральской революции была создана огромная комиссия.

Николай Александров: В которой Блок участвовал в частности.

Юрий Буйда: В которой Блок участвовал, да. Его записи опубликованы. Это ужасающие записи, перечитывать их – это просто мороз по коже. Вот эта Чрезвычайная комиссия, всероссийская ВЧК, первая ВЧК была создана Февральской революцией. Там была еще и подкомиссия, тоже очень важная комиссия, которая рассматривала возможные правонарушения полицейских чинов. Ее возглавлял, кстати, профессор Щеголев, известный в то время пушкинист и так далее. И вот когда перед этой комиссией предстали люди типа Азефа: Манасевич-Мануйлов, кто-то еще, женщины, мужчины, то есть сейчас их списки известны, и историки досконально описали и биографии этих людей (то, что удалось добыть), потому что они много сделали для того, чтобы стереть себя из истории. И когда эта комиссия завершила работу.

А этой комиссии надо отдать должное – она работала с адвокатами (то, чего не было при большевиках). У каждого из подследственных (или обвиняемых) были адвокаты. И адвокаты привели в пример деятельность французской полиции, британской полиции, итальянской полиции, немецкой полиции, где тоже такие же манасевичи-мануйловы и азефы были. Просто у нас они, как говорится, получили такую волю, такие возможности. Тот же Азеф получал в качестве своих гонораров от полиции на порядок больше, чем директор департамента полиции всея Руси. Он просто купался в деньгах. То есть у нас размах был колоссальный. Такого размаха не было ни у французской полиции, которая тоже держала агентов. Их же всех называли провокаторами. Хотя на самом деле мало кто из них был провокатором с точки зрения истории. Более того, был специальный циркуляр полиции, департамента полиции, запрещавший любую форму провокации против революционеров. Нечестный прием. И так мы перебьем много невинных людей. То есть разумная составляющая во всем этом была.

Но другое дело, кому было все это доверено, да? Людям абсолютно беспринципным, вивеньким, вот этим змеям, которые могли в одну секунду переобуться в воздухе, превратиться в чудовище. Биография Азефа сама за себя говорит, да и остальные тоже, хотя в меньшей степени, потому что Азеф, конечно, это какое-то воплощение вот этой всей двойственности человеческой природы, ртутной природы. Который и личную месть мог осуществить, причем она казалась вполне естественной и для революционеров, и для полиции. То есть настолько вот это время было такое «интересное», что волка от собаки было совершенно невозможно отличить.

Николай Александров: Вот таким образом миф может совершенно иначе позволить взглянуть на историю и даже на известные факты. И я думаю, что многие с большим воодушевлением прочтут этот красочный, иногда экспрессивно-красочный, и уж действительно остросюжетный роман, с которым я тебя и поздравляю, Юра.

Юрий Буйда: Спасибо.

Николай Александров: Спасибо за беседу.

Юрий Буйда: Спасибо.

Николай Александров: Альтернативная история в литературе, то есть альтернативная история как литературный жанр становится сегодня своеобразным инструментом для исследования исторических эпох, обращения даже к далекому прошлому, попыткой увидеть в прошлом то, что раньше не было видно. Или, во всяком случае, с помощью художественного вымысла заставить читателя совершенно иначе эти эпохи воспринимать. Один из последних примеров – роман французского писателя Лорана Бине «Цивилизации».

Лоран Бине уже выходил в русском переводе и известен своими книгами, одна из которых была посвящена «расследованию» смерти Ролана Барта, известного французского структуралиста, философа и лингвиста. Другая была посвящена Второй Мировой войне.

И вот эта книга, «Цивилизация», может быть наиболее показательна. О чем идет речь? Речь идет о том, что вовсе не Колумб открыл Новый Свет. То есть он его открыл, конечно. Но цивилизационный сдвиг был связан совершенно с другим фактом – это американские индейцы приплыли в Старый Свет. И вот Старый Свет, представленный в этом романе глазами представителей совершенно иной цивилизации и совершенно иного мира, и составляет главное содержание этого захватывающего и во многом впечатляющего романа.