Алексей Бородин: Надо каждый сезон начинать, как первый, чтобы театр оставался живым

Гости
Алексей Бородин
художественный руководитель РАМТ, народный артист РСФСР

Дмитрий Кириллов: Российский академический Молодежный театр всегда в центре культурных событий. Он – театр со столетней историей. Когда-то назывался Центральным детским и в нем начинал Олег Николаевич Ефремов, играл Конька-горбунка и считал это время самым счастливым в своей жизни. Был в театре и застой, да такой серьезный, что хоть замок амбарный вешай на входную дверь. Но все изменилось в олимпийском 1980 году: пришел в театр не спринтер, а стайер, мастер бежать на длинные дистанции. И вот уже более 40 лет он доказывает на деле, что этот театр способен удивлять даже самых искушенных зрителей.

В РАМТе премьера за премьерой. В репертуаре столько спектаклей, что хватит на несколько театров. В этих стенах есть атмосфера дома, а потому к Алексею Владимировичу Бородину молодые актеры и режиссеры тянутся, идут со своими идеями, как ходоки к Ленину, и получают реальный заряд молодой энергии. Вот что значит быть худруком Молодежного театра.

1980 год. Это год, когда Алексея Бородина назначили руководителем театра. Он тогда еще назывался...

Алексей Бородин: ...Центральный детский.

Дмитрий Кириллов: ...Центральный детский театр. Вы помните этот день, этот... ?

Алексей Бородин: Ха-ха, помню.

Дмитрий Кириллов: Что это было за ощущение? Вот вас из Кирова выписали распоряжением. Как это было?

Алексей Бородин: Да. Мне позвонили из министерства, потом меня вызвал министр культуры, тогда Мелентьев, и, значит, вот сказали, что они мне предлагают перейти в театр, который в мою юность и в годы моей учебы еще был один из самых прекрасных театров. Здесь когда работали, знаете ли, руководила театром Марья Иосифовна Кнебель, директором был Шах-Азизов, работал Эфрос, режиссер потрясающий, играл Ефремов. Конечно, я понимал степень ответственности, так сказать, и всего...

Дмитрий Кириллов: С воодушевлением поехал, да?

Алексей Бородин: С воодушевлением я поехал. Но выяснилось, что годы прошли, и годы, так сказать, застоя такого крепкого, в общем, они, конечно, дали себя знать сильно. И в общем, театр стал таким, я бы сказал, таким ведомственным более, что ли, таким комсомольско-пионерским, знаете. Меня представили труппе, так сказать, все, я им сказал со взглядом наивным: «Здесь когда-то шел спектакль «В поисках радости» Виктора Розова – вот давайте в поисках радости и будем жить». После этого тут состоялось сразу собрание, выяснилось, что одна группа с другой группой... Ну, в общем, какая-то ерунда, которая всегда бывает в какое-то такое театральное безвременье, и т. д.

Дмитрий Кириллов: То есть никакой радости, поисков радости не было?

Алексей Бородин: Поисков радости особо не было, хотя здесь были потрясающие, конечно, люди, и им, конечно, хотелось, чтобы театр сдвинулся, они потом мне это говорили. Хотя, конечно, я должен сказать, все равно сквозь это я видел, что здесь какая-то мощная такая какая-то энергия все равно где-то в полудреме, но существует. Я понял, что здесь надо, ну как бы сказать, создать какую-то ситуацию, пытаться создать какую-то ситуацию, когда, ха-ха, когда сквозняк, когда свежий воздух...

Дмитрий Кириллов: Откройте окна!

Алексей Бородин: Откройте окна!

Дмитрий Кириллов: Перестройки еще в стране и в проекте не было, а Бородин уже затеял перемены. Забурлила жизнь, подул свежий ветер творчества. Затеял поставить «Отверженных» по Гюго, да так, что спектакль шел два дня! И это была только разминка – дальше в театре поставили Тома Стоппарда и его «Берег утопии»: пьеса превратилась в 8-часовой спектакль, который шел в РАМТе с успехом целых 10 лет! Бородин усаживал публику на сцену в спектакле «Лоренцаччо». А начало трагедии Жана Расина «Береника» переносилось из зрительного зала в фойе.

Алексей Бородин: Откуда возникли вот эти все бесконечные наши дополнительные сцены, и Белая комната, и Черная комната, Малая сцена и так дальше во всех уголках театра? И спектакли, чтобы жизнь, жизнь бурлила.

Дмитрий Кириллов: И всем работы хватало, да?

Алексей Бородин: Всем работы хватало. И главное, что это отражает жизнь как жизнь, а не жизнь как застой. Я стал и сам работать, значит, активно, и провоцировать вокруг, приглашая или мастеров каких-то очень интересных, режиссеров, или совсем молодых, вот тут тоже была эта идея, но это уже позже.

Дмитрий Кириллов: Вы начали как раз первые спектакли, по-моему, «Отверженных» вы взяли, да?

Алексей Бородин: «Отверженные». Я подумал, что вот бы здорово сделать. Тем более что мне казалось, что как раз и вот старшее поколение, и среднее поколение там может очень интересно себя проявить, а это были все артисты будь здоров, так сказать, силы, мощные. И мы стали делать этот спектакль, я, Никита Воронов, драматург. Этот спектакль как-то ну очень много, мне кажется, как бы определил здесь, в этом театре. Потому что он сплотил, во-первых, все как-то поверили в то, что можно делать какие-то вещи серьезные, которые отражают и историческое какое-то пространство, и отражают нас сегодняшних, которые живут сегодняшним днем.

Дмитрий Кириллов: Вообще, поставить руководителем в Детский театр, а потом переименовали в Молодежный театр, человека такого достаточно вольнодумца...

Алексей Бородин: Это началось, кстати, с Алеши Казанцева, такой был прекрасный драматург. Это просто буквально один из самых первых моих спектаклей драматургии, он очень был важным для меня, где я, мне казалось, смог выразить какое-то свое отношение к жизни, что называется. И потом, конечно, Юрий Щекочихин, который здесь появился, это большая наша удача, это большой наш друг, и мой друг, и в театре как ребята молодые, тогда уже я начал собирать молодую команду из разных театральных училищ. У нас был свой, как они его прозвали, «Щекочехов», ха-ха, «Щекочехов» такой, понимаете, т. е. это вот наша «Чайка» такая, знаете, как в МХАТе.

Это «Ловушка №46, рост второй», потому что это очень честное и такое искреннее, с очень знанием предмета. Вот, мне кажется, очень важно, когда драматург знает, о чем он пишет, понимает, зачем он это говорит. Почему, мне кажется, этот спектакль и стал таким каким-то очень важным этапом – потому что и зрители как бы поняли, что здесь им не врут, что здесь их не обманывают, здесь им не предлагают какие-то такие, что называется, слепки с чего-то, а что это имеет отношение вот к каждому.

Я вам скажу: честно говоря, более всего я вспоминал себя. Там мальчику-герою 14 лет, 13 лет. Более всего... Я очень хорошо помню себя в 13 лет. У меня тоже такой был перелом большой, потому что уже, так сказать, ясно, что семья, значит, моя, она жила в Китае, где я родился...

Дмитрий Кириллов: Да, кстати, ваша родина – Китай.

Алексей Бородин: Моя родина буквально Китай.

Дмитрий Кириллов: Китай – манящий, далекий, загадочный – для Алеши Бородина был совершенно понятным и близким. Что тут скажешь, родная земля. Его бабушка еще в царские времена приехала строить железную дорогу и задержалась в далекой стране на всю жизнь. В Китае родилась его мама, Зинаида Яковлевна, и работал его отец Владимир Александрович. В Циндао они встретились, и образовалась семья. Отец был инженером-химиком, он учился в Праге и Америке и владел в Шанхае большой фабрикой.

Алексей Бородин: Просто был его собственный завод лакокрасочный такой, крупный завод. И он такой мощный был человек, который это все, значит, организовал. И мы там жили, там была очень большая русская колония в Шанхае. Мы там вот все жили очень такой благополучной жизнью, но, надо сказать, в такой, знаете... Там ведь как этот Шанхай? Он делился на... Знаете, такая концессия: американская, английская, французская, и русская колония очень большая. И конечно, русская колония держалась очень друг друга. Вообще, как бы вот все русское для нас было чрезвычайно, так сказать, важным: русская литература, русская музыка и все. Все русское и вот этот Советский Союз.

Дмитрий Кириллов: Ощущать себя русским...

Алексей Бородин: Понимаете? Железный занавес был очень хороший, ха-ха...

Дмитрий Кириллов: Крепкий.

Алексей Бородин: Крепкий, крепкий-прекрепкий, поэтому не доносилось туда, честно говоря, насколько я понимаю, вообще ничего.

Дмитрий Кириллов: В 1949 году в Китае произошла революция, образовалась Китайская Народная Республика. Перспективы развивать бизнес стали туманными; многие русские разъезжались кто куда, в Америку, в Европу и даже в Австралию. Перед Бородиными стояла дилемма, куда им ехать, где дальше жить.

Алексей Бородин: Тут мама у нас была во главе, так сказать, всей этой, идейный вдохновитель: «Нет-нет-нет, только в Россию, дети должны думать и разговаривать на своем языке». Вот у нее была своя какая-то идея, и папа ее поддержал, конечно...

Дмитрий Кириллов: А как страшно-то в 1949 году?

Алексей Бородин: Вы знаете, мы, слава богу, слава богу, что мы не поехали в 1949-м, потому что в 1949-м была большая репатриация и люди уезжали, а мы остались.

Дмитрий Кириллов: Что творилось тогда в Советском Союзе, русские, проживавшие в Китае, слабо себе представляли. Кто пересекал границу СССР, тех сразу задерживали и отправляли в лагеря. Люди ехали домой, в Советский Союз, чтобы жить, а практически всех на родине ждала смерть. Каким-то чудом Бородины не уехали в первую волну в Союз, отцу кто-то шепнул, что ни в коем случае из Китая уезжать нельзя.

Алексей Бородин: Я очень хорошо помню, мне было 7 лет тогда, по-моему, когда этот белый пароход отплывал и вот счастливые люди на родину едут, мы их провожаем. Мы, конечно, не знали ничего. И на наше счастье до 1954 года мы были там. А в 1954 году, вот мы получили эту т. н. визу и поехали, значит, в Советский Союз.

Дмитрий Кириллов: Бородины приехали в неизвестную страну. Чувства были смешанными: вроде родная земля, родные лица вокруг, и в то же время непривычные бытовые условия, климат, образ жизни – все другое, и это совсем не Китай.

Алексей Бородин: Не сломать детей и держать самих себя, принимать жизнь как она есть – вот это такой урок, который они дали. Вот мне кажется, что они приняли то, как есть, они знали, что это их был выбор, они это решили, и теперь они должны жить здесь, поднимать детей, создавать какую-то атмосферу дома. Они атмосферу дома старались перенести всю, какая была там, понимаете, т. е. это бабушка с мамой, я не знаю, генеральная уборка каждую неделю, натирались полы, вообще бог знает что. Ну и все праздники, все, Новый год, Пасха, привезли оттуда всякие формы для куличей и все, все, Пасху делали – чтобы было ощущение дома. Очень потянулись все мои, конечно, одноклассники...

Дмитрий Кириллов: Много было китайских вещей, интересно, они же все смотрели, в диковинку.

Алексей Бородин: Конечно, да-да-да.

Дмитрий Кириллов: А 13-летнему Алеше Бородину в советской стране было все в диковинку. Москва оказалась огромной, чистой, с широкими проспектами и улыбающимися людьми, победившими в великой войне. Первое, что сделал отец, как только купил машину, – повез детей на Красную Площадь. А позже Алексей пешком прошел все улицы, переулки и бульвары, самостоятельно изучал столицу, прокладывая все новые маршруты. Так ноги сами привели мальчишку в Собиновский переулок, где располагался ГИТИС. Правда, тогда Алеша не совсем понимал, какую же ему профессию выбрать, но она точно должна быть как-то связана с книгами.

Алексей Бородин: Лет до 8 я говорил, что я буду читателем, а лет с 8 я говорил, что буду актером.

Дмитрий Кириллов: Интересно.

Алексей Бородин: Почему...

Дмитрий Кириллов: Читатель – потому что тот, который книжки читает, да?

Алексей Бородин: Книжки читает, я очень любил читать...

Дмитрий Кириллов: А это такая профессия «читатели»?

Алексей Бородин: Да, ну откуда же я знал.

Дмитрий Кириллов: Ха-ха-ха. Хорошо.

Алексей Бородин: Вот, и, значит, все. А потом артистом, ну а как? Все, кино там, что-то, какая-то самодеятельность...

Дмитрий Кириллов: Так вы были правы в детстве, читателем, потому что режиссер, который читает пьесы, и потом, в общем-то, в принципе вы свою судьбу предугадали еще ребенком.

Алексей Бородин: Да, собственно говоря, предугадал.

Дмитрий Кириллов: ГИТИС Бородин решил брать штурмом. В мягком, интеллигентном пареньке, оказывается, закалялся стальной характер. Попытка поступить на актерский факультет оказалась неудачной. На второй год – тот же актерский факультет и тот же результат: читателя Бородина в актеры не берут. Взяли на театроведческий. Вроде и название факультета красивое, и педагоги прекрасные, но опять что-то не то. В молодом человеке вызревал будущий режиссер. Нет сомнений, надо идти на режиссерский! Но не тут-то было – сама Мария Осиповна Кнебель не взяла, не разглядела талант, вот и все. Зато потом как же она сокрушалась о своей ошибке! Называла Бородина своим учеником. Просто судьба вела Алексея Владимировича к тому, кто откроет ему профессию и мир театра – к великому Завадскому.

Дмитрий Кириллов: А Завадский вас взял.

Алексей Бородин: Он взял, не то что взял, он просто с лету взял, вот просто сразу. Бывает так, знаете...

Дмитрий Кириллов: Совпало.

Алексей Бородин: Совпал просто. Я понял, что от него идет ко мне такой позитив, вот. И попал я туда, куда надо, на прекрасный курс.

Дмитрий Кириллов: Завадский увидел горящие глаза студента Бородина и понял, что из этого парня толк будет. Юрий Александрович часто подходил к работе со студентами неформально, любимых учеников даже приглашал домой, и это были Лева Вайнштейн и Леша Бородин.

Алексей Бородин: Значит, он будет делать «Преступление и наказание»: «Все, пожалуйста, студенты, выберите отрывки из Достоевского и вот покажете мне». Значит, проходит месяца три-четыре, значит, все надеются, что он забыл уже про это, но он мало что забывал. Он и спрашивает: «Ну и как тут у вас насчет Достоевского?» И все как-то, знаете, ха-ха, никто ничего. Я тут вылез, значит, у меня иногда бывает такое: «Слушайте, а вот мы с Левой Вайнштейном тут вот решили, Иван Смердяков из «Карамазовых»». Значит, он нас всех оглядел, у него юмор более чем, и сказал: «Ну вот очень хорошо, достаточно вполне, вот давайте я буду с вами двумя заниматься».

Дмитрий Кириллов: «Приходите ко мне».

Алексей Бородин: «Приходите ко мне». Мы пришли. Надо видеть, как он... Значит, как он снимает пальто, как потом надевает пальто, а мы у него вырываем пальто. Он: «Нет, в этом доме только так!» – и это все... Ну и т. д. все. И мы действительно несколько часов, несколько часов разбирали, не знаю, один абзац. Он на следующий день пришел в институт, говорит мне, подзывает меня: «Ну как тебе вчера?» – вы можете себе представить? «Я видел, что на тебя произвело впечатление, как мы разбирали». Я говорю: «Юрий Александрович, да-да, очень». – «А вот на Леву как-то не подействовало, на Леву». Я говорю: «Юрий Александрович, это у него такое просто выражение эмоций, понимаете», – ха-ха-ха!

Дмитрий Кириллов: Но он ваш юмор очень любил. Я знаю, что вы как-то даже заснули...

Алексей Бородин: Я зевнул.

Дмитрий Кириллов: А вы всю ночь читали.

Алексей Бородин: Я всю ночь читал и непроизвольно, совершенно не от того, что мне неинтересно или скучно, ну бывает же, человек зевнул.

Дмитрий Кириллов: Да-да-да.

Алексей Бородин: Он, значит, Юрий Александрович, ни секунды не останавливаясь, он говорит: «Так, некоторые уже зевают». Я говорю, что, Юрий Александрович, это я так дышу, – у меня просто вырвалось, знаете.

Дмитрий Кириллов: Ха-ха-ха.

Алексей Бородин: Ха-ха. Как он смеялся, понимаете! Ну опять, это тоже такие мелкие вещи, они тоже говорят об определенном уровне, понимаете, об определенном уровне.

Дмитрий Кириллов: Блестящее обучение в ГИТИСе венчалось дипломным спектаклем «Два товарища» по пьесе Войновича на сцене Смоленского драматического театра. Бородин решил не стоять в очереди в ожидании освободившейся московской сцены, а рванул ставить в Смоленск. Там ученика Завадского уже ждали.

Алексей Бородин: Репетировали очень, надо сказать, как-то дружно, весело...

Дмитрий Кириллов: Воодушевленно.

Алексей Бородин: Да, воодушевленно, и фантазия как бы шла, в свободной такой форме какого-то циркового представления. Никакого замысла сделать что-то такое анти-чего-то вообще не было.

Дмитрий Кириллов: Не задумывался.

Алексей Бородин: Вообще.

Дмитрий Кириллов: Ни партии, ни правительству.

Алексей Бородин: То есть была премьера, значит, и даже там какая-то была неосторожность со стороны первого секретаря обкома, который вроде как сказал, что «молодцы, пусть ищут», ну это он так сказал. А на следующее утро собрался обком партии и, значит, постановили, что это страшно что-то вредное, антисоветское и формалистическое, понимаете. Все, и тут началось неожиданное такое, вызвавшее во мне такое изумление опять же...

Дмитрий Кириллов: «Два товарища» в постановке Бородина – вредоносный спектакль, скандал на всю Смоленщину. Да как такое допустили на родине первого советского космонавта?! Куда смотрели партком и худсовет? Постановили: главного режиссера Александра Михайлова и директора театра Феликса Шульмахера уволить, а Алексея Бородина выгнать из Смоленска с волчьим билетом, чтобы никуда не смог устроиться по профессии. Бородину перекрывают кислород.

Алексей Бородин: Вот этот труднейший период в жизни моей, это как раз совпало с историей в Смоленске с этими «Двумя товарищами», и рухнула наша семья, просто рухнула, понимаете: сначала бабушка, через год папа, а еще через год мама, а маме было вообще 52 года, можете себе представить. И не стало их, и все, и мир вообще рухнул буквально. И тут вот началась эта трудность и все...

Дмитрий Кириллов: То есть за 2 года все ушли?

Алексей Бородин: Да-да, и мы остались одни, в общем, тоже неприспособленные к этой жизни, так сказать, и все прочее, поэтому это было трудное время. И вот как раз вскорости тут у меня случилась встреча с Лелей...

Дмитрий Кириллов: «Леля» – так ласково зовет свою жену Елену Алексей Владимирович. Они знали друг друга с детства, еще со времен Шанхая, учились в одном классе, смотрели кино в переполненном зале, сидя на одном стуле, и встретились в Москве.

Алексей Бородин: Это чудо мое, это мое главное, главное счастье, главное везение в жизни – это, конечно, Леля, Елена прекрасная, вот, все. И когда уже родилась Наташа, когда она видела, что я, конечно, страшно мучаюсь, она закончила университет, биофак, уже у нее подходила диссертация здесь, все, она видела, что я-то мучаюсь...

Дмитрий Кириллов: Случайная встреча на Московском почтамте с давней знакомой, выпускницей ГИТИСа Леной Долгиной, которую Бородин и не помнил даже в лицо, оказалась судьбоносной. Молодому, никому не нужному режиссеру, мужу Лены, вернее Елены Владимировны, к тому времени без пяти минут кандидата биологических наук, отцу маленькой девочки Наташи, Долгина предлагает работу, настоящую, в театре, но не в Москве – в Кирове.

Алексей Бородин: И говорит: «Ты знаешь, у меня уходит главный режиссер сейчас (в ТЮЗе она работала) – может быть, ты поедешь туда?» А я внутри уже просто готов... Я говорю: «Ну да, ну понимаешь... Я да, я готов, но вот Леля, у нее диссертация, все, как...» – «Давай, все, поедем ее уговаривать, поедем». Значит, Лена, приехала тогда на Маросейку, мы там жили. Значит, Лена сказала полслова каких-то, и Леля сказала сразу: «Едем».

Дмитрий Кириллов: Вот вам бог жену послал!

Алексей Бородин: Да.

Дмитрий Кириллов: Пошла за мужем куда угодно.

Алексей Бородин: Да.

Дмитрий Кириллов: В какой-то Киров, бросила диссертацию...

Алексей Бородин: Да, в какой-то Киров, да, бросила диссертацию и все.

Дмитрий Кириллов: Но она же понимала, что вы пропадете тут...

Алексей Бородин: Да-да-да, что я так и буду тут. И все, и вот начался этот Киров. Сначала поехал...

Дмитрий Кириллов: И надо же было Наташу забирать, в сад устраивать...

Алексей Бородин: Надо было Наташу, да-да. Мы так договорились, что один год я поезжу туда-сюда, а через год, если все будет нормально, тогда они приедут. Они приехали, потом у нас там сын родился, вот, и, в общем, так семейная жизнь у нас там была, мы там 6,5 лет...

Дмитрий Кириллов: Но вам там Киров нормально принял, да? Квартиру дали?

Алексей Бородин: Киров принял очень нормально.

Дмитрий Кириллов: В этом маленьком провинциальном городе кипела культурная жизнь. Народ оказался щедрым, гостеприимным и творчески одаренным. Бородина кировчане буквально носили на руках. Еще бы – к ним в город приехал не кто-нибудь, а ученик Завадского, а это считай, что почти сам Завадский, поэтому отношение было соответствующее. Сформировалась команда: правая рука – Елена Долгина; Станислав Бенедиктов, художник, тоже рядом. А тут еще для комплекта прибился местный молодой худощавый паренек.

Алексей Бородин: Появляется некто вот такой длины и вот такой худобы, который приходит, значит, из армии, который кончил Институт культуры, кировчанин, который, значит, вот как-то хочет работать в театре. Я говорю: что? Слушайте, есть возможность, у нас нет такого понятия, как завтруппой в этом театре, нет такого понятия «завтруппой». Обратились в управление культуры: вот приехал ваш земляк Володя Урин, вот давайте ему откроем ставку. Лучшего заведующего труппой на белом свете не бывает. За год это что-то произошло невероятное, просто все, энергия, четкость, точность, интерес – все просто в нем! А через год нашего директора, такого славного, значит, дядечку, его, значит, отправляют на повышение, в Кирове открывают цирк, и директор цирка – это повышение большое.

Дмитрий Кириллов: Театр остается без директора. Бородин принимает оригинальное решение – а что, если Володя Урин станет директором театра? Правда, ему только 26 лет... Ну и что? Он справится.

Алексей Бородин: И мы, значит, отправились в это же управление культуры. Я, значит, говорю: «Вот...» И это Киров, вы понимаете, молодцы такие, 26 лет, никто на это не смотрит, самое время. И он все, его назначают директором. И опять через очень короткое время становится тоже понятным, насколько человек на своем месте, насколько человек... И он проходит всю школу, а это школа отдельная, в провинции быть директором, когда очень ограниченные бюджеты, нигде ничего нельзя достать, ничего нет. Он достает все, что надо, на все что-то высчитывает, просчитывает. Слова «нет» или «это невозможно», его просто нет в лексиконе его, понимаете? Вот это... Ну, обычно директора, знаете как...

Дмитрий Кириллов: Да-да-да.

Алексей Бородин: Режиссер: «Вот я хочу...» – «Нет, ну что вы, о чем вы говорите?» Это просто не употреблялось слово, ха-ха, понимаете. Все. И мы там вот прекрасным образом прожили.

Дмитрий Кириллов: Бородин воспитал своего зрителя. Не только весь город посещал ТЮЗ, но и знаменитые московские критики приезжали в Киров, чтобы увидеть очередную премьеру. Корогодский, Кнебель, Додин, Шапиро – все хотели посмотреть на это чудо чудное. Кировский ТЮЗ стал театральным брендом. А после триумфальных гастролей театра в Москве судьба Алексея Владимировича Бородина была предрешена – его вызвали в Министерство культуры и сказали: «Принимайте Центральный детский театр, теперь вы там главный».

Алексей Бородин: Невероятно то, что это здесь прошло больше 40 лет. Это, конечно... Это вообще непонятно как. Но одна из таких важных очень вещей – это нужно... Это я в Кирове еще, между прочим, понял, а здесь тоже использовал, что надо каждый сезон начинать как первый. Вот, понимаете, не как, вот был сезон, ну теперь давайте потянемся в следующий...

Дмитрий Кириллов: Еще один сезон.

Алексей Бородин: Еще один сезон. Понимаете, вот это сбрасывание чего-то, брать новое, реагировать на то, что происходит за окнами, – это, мне кажется, верный такой путь на то, чтобы театр остался живым. И в итоге существует сейчас этот театр, который надо холить и лелеять все время, все время, каждый день, каждый день. Стоит только сказать себе... Это, кстати, тоже проверено. Вот стоит сказать себе: «А знаешь, что-то вообще неплохо вроде, да даже и хорошо...»

Дмитрий Кириллов: «Все идет».

Алексей Бородин: Вы знаете, это проверено, тут же рухнет потолок. Или там придут и скажут: «Вот там кто-то напился», – понимаете, ха-ха? При этом неизвестно, что делать.

Дмитрий Кириллов: То есть руку на пульсе держать постоянно?

Алексей Бородин: Вы знаете, все время. Это вообще по жизни правильно, но вот по такому живому организму, каким должен быть театр, это вот необходимо.

Дмитрий Кириллов: Руководить Молодежным театром – это всегда в тусовке в молодежной находиться, постоянно. То есть люди, которые приносят какие-то идеи с улицы, из головы, не зашоренные, вам это все вываливают. И поэтому всегда это какой-то постоянный электрошокер у вас там, ха-ха.

Алексей Бородин: Да-да-да. Вы знаете, потом, я так иногда думаю, знаете: ведь я тоже эту жизнь живу, я же тоже эту жизнь живу, что и они; и если я правильно реагирую, ну то есть остро, т. е. по-настоящему реагирую на то, что происходит, у меня остается вот это ощущение сегодняшнего дня. И тогда мне с ними становится интересно быть, а может быть, иногда и им со мной ничего себе. Самое главное, песня была советская, «Главное, ребята, сердцем не стареть».

Дмитрий Кириллов: «Не стареть».

Алексей Бородин: Между прочим, хорошие слова, как ни странно, ха-ха.

Дмитрий Кириллов: У театра давно уже есть не только свои зрители, но и преданные авторы. Так, знаменитый британский драматург Том Стоппард много лет присылает свои произведения именно Бородину. Он считает РАМТ своим родным театром.

Алексей Бородин: Когда у театра появляются свои авторы, это, конечно, шикарно. Появился Том Стоппард. Ну, у нас все-таки такой достаточно известный спектакль был «Берег утопии»...

Дмитрий Кириллов: Десять лет шел.

Алексей Бородин: Десять лет шел, и он 10 часов времени шел на нашей сцене.

Дмитрий Кириллов: Когда сдюжили такую махину, да-да-да...

Алексей Бородин: Да. И вот он приезжал по несколько раз, прилетал, тоже сидел на репетициях, так он любит театр очень, очень понимает, что такое театр.

Дмитрий Кириллов: И именно любит еще русский театр.

Алексей Бородин: Русский театр, да, особенно, особенно. Он вообще... Он считает наш театр как бы своим, вот он присылает вот эти пьесы, уже четвертая пьеса, которая будет идти у нас, и вот эта его пьеса новая «Леопольдштадт», которую он написал, и Аркадий Островский перевел его уже, по-моему, необыкновенно интересная пьеса. Я вот сейчас как раз начинаю над ней работать пока сам...

Дмитрий Кириллов: То есть вы с ним сейчас на связи постоянно, да?

Алексей Бородин: Да, да.

Дмитрий Кириллов: Он понимает, какая актуальность «Леопольдштадт», как это сейчас своевременно?

Алексей Бородин: Да-да-да. Он... Понимаете, он очень серьезный человек, очень, по-настоящему серьезный, по-настоящему одаренный. Там нет ни грамма такой какой-то спекуляции временем, этого вообще нет, понимаете? Он просто размышляет о времени, и размышляет очень качественно как драматург. Как драматург он просто, ну просто как такой совершенно классический вариант, что называется. И здесь, конечно, если, дай бог, так сказать, мы справимся с этим, то это, мне кажется, очень нам полезно, полезно. Вообще, нам полезно, мне кажется, иногда смотреть на себя со стороны.

Дмитрий Кириллов: И вот премьера...

Алексей Бородин: Да, и вот премьера, вот Алексей Николаевич Варламов, такой писатель, прекрасный, по-моему, писатель. У него эта повесть, роман, роман взросления он его называет, «Дума моя Павел». Пушкин, значит:

Душа моя Павел,

Держись моих правил:

Люби то-то, то-то,

Не делай того-то.

Кажись, это ясно.

Прощай, мой прекрасный.

Вот он написал в альбоме 6-летнему Павлу Вяземскому, сыну Петра Вяземского. Это только Пушкин мог так написать, так просто, так ясно и так хорошо.

И конечно, встреча с Варламовым, мне кажется, очень важная для нашего театра: мы опять встречаемся с очень крупным, серьезным, прекрасным писателем, с отличным текстом. И его ученица Полина Бабушкина, которая занимается серьезно драматургией, она сделает инсценировку. И вот Алексей Николаевич был на репетиции сначала и как-то одобрил нас.

Дмитрий Кириллов: Воодушевлен?

Алексей Бородин: Одобрил.

Дмитрий Кириллов: Одобрил автор, и принял зритель. Яркая премьера в РАМТе: «Душа моя Павел», без сомнения, станет еще одним знаковым спектаклем театра. Бородину удается быть современным и актуальным, может, потому еще, что никогда он не включал корифея и большого начальника, а оставался среди молодежи, как и положено руководителю Молодежного театра, и главным режиссером назначил Егора Перегудова, человека нового поколения, перспективного, талантливого, близкого по духу.

У вас появился новый главный режиссер.

Алексей Бородин: Да.

Дмитрий Кириллов: Молодой, перспективный, с регалиями, между прочим, уже...

Алексей Бородин: Это моя собственная идея. Я просто когда-то, в какой-то момент понял, что я работаю, работаю активно, все, но это какое-то время, а как дальше? Естественно, как будет дальше театр развиваться. И вот тогда эта пришла в голову идея. И так как я вижу, у меня проходит довольно много ребят, молодых режиссеров, которые репетируют у нас во всех уголках театра и ставят много спектаклей, и вот среди них я отметил Егора Перегудова как такого наиболее перспективного в смысле того, кто сможет взять театр и вести его. Потому что это разные вещи немножко, режиссер...

Дмитрий Кириллов: Не каждый может...

Алексей Бородин: Не каждый режиссер может взять и вести театр. А у Егора как раз есть качества, как мне кажется, которые ему это позволят сделать хорошо. И очень важно для тебя, что ты знаешь, что есть человек, который может подхватить твое дело и вести его дальше.

Дмитрий Кириллов: Ну да, ваше дитя, в общем-то, бесхозным не должно остаться, ха-ха.

Алексей Бородин: Да, не должно оставаться по крайней мере.

Дмитрий Кириллов: Конечно-конечно.

Алексей Бородин: По крайней мере так.

Дмитрий Кириллов: И семья, реальная семья, вот есть театр, да, но я знаю, что вы всю жизнь как-то четко разделяли: работа работой, но с ума сходить и как бы всю свою жизнь заполнять только работой – это, по-моему, неправильно. Все-таки у вас остается время на внуков, на Лену?

Алексей Бородин: Я провожу в театре очень много времени, бо́льшую часть я провожу здесь. Но главное для меня, конечно, семья, семья и дети мои, внуки теперь. Жена моя рядом. Конечно, это вещи несопоставимые, при том что я отдаю сюда все и очень люблю театр и все. И прекрасно, мне кажется, что у человека обязательно должна быть вот эта, что ли, основа, потому что семья – это основа. Тогда ты живешь какой-то другой жизнью, ты знаешь, что есть место, где...

Дмитрий Кириллов: Есть главное.

Алексей Бородин: Есть главное. Совершенно правильно – просто есть главное.

Дмитрий Кириллов: Пусть это главное будет у вас всегда с вами.

Алексей Бородин: Спасибо.

Дмитрий Кириллов: Тогда вы еще много-много чего еще сможете сделать. И мы ждем новых спектаклей!

Алексей Бородин: Спасибо! Спасибо! Вам всего хорошего!