Александр Шумилин: Иран сейчас объективно становится важнейшим игроком на нефтегазовом рынке

Европейские страны готовы покупать иранский газ вместо российского. Ради этого Евросоюз может даже смягчить санкции против Тегерана. Хотя пока это все неофициально. О газовом будущем Ирана и о том, чем оно может обернуться для России -  доктор политических наук, директор центра анализа ближневосточных конфликтов Института США и Канады Александр Шумилин. 

Виталий Млечин: Европейские страны готовы покупать иранский газ вместо российского. Ради этого Евросоюз даже может смягчить санкции против Тегерана. Но пока это все не официально. Здравствуйте, я Виталий Млечин, и о газовом будущем Ирана и о том, как это будущее может сказаться на нашей стране, мы сегодня поговорим с доктором политических наук, директором центра анализа ближневосточных конфликтов Института США и Канады Александром Шумилиным. Александр Иванович, здравствуйте.

Александр Шумилин: Добрый день.

В.М.: Александр Иванович, Иран всегда торговал нефтью, а теперь еще и газ. Это вообще физически возможно? Как это предполагается делать: строить газопровод или в сжиженном виде возить?

А.Ш.: И так, и так. Иран торгует нефтью и газом параллельно достаточно давно. Вывозится это все в основном судами в сжиженном виде, нефть в натуральном виде соответствующими транспортными судами по Персидскому заливу через Ормузский пролив. Но есть перспектива и для прокладывания газопровода – это серьезная перспектива стратегического характера, в которой, безусловно, заинтересована сейчас Европа все больше и больше. Поэтому Иран сейчас объективно становится важнейшим игроком в политическом раскладе в регионе и на нефтегазовом рынке с учетом возможности снятия с него санкций и выхода на соответствующие рынки. Пока в данный момент он основательно присутствует на азиатских рынках, поскольку действуют санкции Европы, США. Но США в меньшей степени, Европа все в возрастающей степени заинтересована в получении газа от Ирана. Ситуация эта понятно, чем объясняется.

В.М.: В какие страны Тегеран может поставлять свой газ?

А.Ш.: Он может поставлять газ на юг Европы. Это вполне реально. Тем самым такая перспектива становится вызовом для российского газа, для российского проекта "Южный поток". Мы знаем, что пока в полной мере этот проект не запущен, он в процессе строительства и тормозится с европейской стороны. Но, видимо, это делается с учетом, имею в виду действия европейцев, перспективы, я бы даже сказал, задачи, достаточно отчетливо сформулированной европейским сообществом: ослабить зависимость от российского газа. Соответственно, компенсироваться поставки газа могут только из стран юга Северной Африки, но там все уже работает на максимуме. Персидский залив, Катар, Бахрейн в меньшей степени и Иран как мощнейший источник поставок газа для Европы – сейчас это достаточно реалистично.

В.М.: Вы назвали Иран мощнейшим источником для поставок газа. Насколько я знаю, там большие запасы газа, но технологии у них достаточно отстающие от современных. С точки зрения России нас это волнует, может ли Иран вытеснить нашу страну с европейского газового рынка?

А.Ш.: Разумеется, может вытеснить, но при активном содействии самих европейцев. Совершенно справедливо отметили, это содействие должно начинаться с поставок оборудования в первую очередь, затем разработки уже обнаруженных, разведанных запасов, налаживания добычи газа самыми современными способами. Современными, значит, ускоренными способами, а это все упирается в оборудование. Оборудование – это первая статья запрета по санкциям, как мы знаем уже, что называется "на собственной шкуре" – это коснулось нашего нефтегазового оборудования для России – никаких других запретов на поставку российской нефти или газа в Европу нет, а именно на оборудование. Поэтому и снимаются санкции, начиная со снятия запрета на поставку оборудования, и тогда этот процесс будет активно стимулирован, обеспечен участием соответственно и европейских специалистов. То есть, если принято политическое решение, а оно может быть принято на основе только договоренности стратегического характера, в которую верят все стороны, тогда эти вопросы становятся техническими.

В.М.: Иранцы готовы на это пойти ради того, чтобы заработать денег, или для прорыва международной изоляции?

А.Ш.: И то, и другое чрезвычайно важно. Тут надо четко определять, что заработать можно серьезные деньги, не контрабандные нынешние, только прорвав международную изоляцию. А прорыв международной изоляции, избавление от нее – это означает выход на международную арену в широком смысле и на рынки, соответственно, Европы, а в перспективе и США, конкретно в экономическом плане. Так что одно увязано с другим и, несомненно, в данном случае экономическая составляющая жестко зависит от политической составляющей, от политического императива.

В.М.: Как вы оцениваете фигуру нового иранского президента? Вот предыдущий, Ахмадинежад, настроил против себя все, по крайней мере, западное сообщество и вообще факт возможности переговоров с ним казался просто немыслимым. А новый, вроде бы как, добился прорыва этой самой изоляции и каким-то образом начал налаживать отношения. Как вы оцениваете?

А.Ш.: Фигура весьма благоприятная для всех сторон. Тут всегда встает вопрос: каким образом появляются такие фигуры в столь кризисных ситуациях, фигуры, которые так и хочется назвать спасительными? На самом деле эта фигура появилась не сама по себе. Рухани как человек открыт для диалога, гибкий и мыслящий вполне современными категориями, настроен на взаимодействие с внешним миром, а не на конфронтацию, как было с Ахмадинежадом. Такого рода фигуры, несомненно, появляются в результате внутренних процессов, когда созревают условия, когда в появлении такой фигуры заинтересованы достаточно широкие слои элитных групп в Иране. И есть впечатление, я бы говорил об этом с большой долей осторожности, что с выдвижением этой фигуры в том или ином виде, на том или ином этапе согласился и Хаменеи, которого долгое время считали достаточно ретроградным, консервативным, да и сейчас можно в таких терминах его описывать. Но изменилась несколько ситуация, когда даже такой отец нации, рахбар ретроградного типа, как Хаменеи, действительно начал проявлять заинтересованность в проявлении именно гибких договороспособных стратегически мыслящих в расчете на выход из изоляции персон и лиц, их политических сил. Естественно, Рухани представляет определенную политическую силу, поддерживаемую обществом.

В.М.: А что спровоцировало вот это изменение?

А.Ш.: Спровоцировало обостряющееся противостояние между, назовем их так, достаточно современными, все с оговорками применительно к Ирану, но рационально мыслящими элитными группами, с одной стороны, и укрепившимися за последние годы, но не всегда благодаря Ахмадинежаду, а иногда и вопреки ему, мощной силе под названием "стражи исламской революции". Вот именно эта сила, ее можно называть и экономической, и военной, и политической, в полной мере может быть описана этими словами: ретроградны и твердолобы, и направленная на сохранение изоляции, выигрывавшая от этой изоляции, уже приспособившаяся к условиям изоляции. Не случайно даже сам Ахмадинежад накануне своего ухода назвал лидеров этой группы "предводителями контрабандистов". Это звучало действительно забавно из уст Ахмадинежада, которого самого долгое время ассоциировали с этой группой, этими стражами, но в предыдущий период, которые не были столь влиятельными, мощными. Т.е. речь идет по сути дела о противостоянии, если не схватке, если не о борьбе двух блоков: несомненно, более мощного в экономическом, военном отношении Корпуса стражей исламской революции (КСИР) и рационально мыслящими группировками, близкими к элитам, и входящими в эти группы какими-то группировками. Их представителем становится как раз Рухани. Хаменеи, судя по всему, как свидетельствуют некоторые источники, начал испытывать не только дискомфорт, у него масса причин для дискомфорта, включая здоровье, недавняя операция и т.д., по этому поводу много шуток. Но и дискомфорт от этого противостояния между формирующимися двумя блоками, о которых я говорил. В условиях, когда санкции реально начали действовать, санкции Европы, санкции США и ООН-овские санкции – тут многие задумались. Да и Хаменеи, судя по всему, озаботился не только состоянием своего здоровья, но и своим будущим, и вопросами выживания и себя, и страны в целом.

В.М.: Я вас про санкции как раз хотел спросить. Насколько они оказались эффективными? А то иранцы думали, что они нефть продают и, соответственно, никто от них никуда не денется. А получается, что западные страны ввели санкции и перестали покупать, а больше ничего Иран не производит, и там экономическая ситуация очень тяжелая оказалась. Как, собственно, повлияли эти санкции на мироощущение иранцев и на то, как они в будущем будут действовать?

А.Ш.: Спасибо за актуальный вопрос. Поначалу это так и выглядело. Санкции вводились поэтапно: сначала в отношении лиц, составляющих окружение и предыдущего президента, и ряда действующих лиц основных, и руководителей "стражей исламской революции" в связи с иранской ядерной программой. Над этими странами было принято посмеиваться в стране, сторонники режима это делали достаточно активно, много шаржей, карикатур, ха-ха-ха, кого это волнует, мы такие сильные и самодостаточные. И про нефть вы тоже упомянули уместно. В конечном счете, два года назад Европа и США пришли к выводу, что надо всерьез показать, что есть как, и закрутили тот рубильник нефтяной с европейской стороны. При этом европейский, да и американский, мировой рынок в значительной степени пошли на самопожертвование, потому что иранская нефть весьма специфична. Она относится к разряду тяжелой нефти, ее заменить не так просто, кстати, она заменяема российской тяжелой нефтью.

В.М.: То есть, мы выиграли от этого?

А.Ш.: Да, мы выиграли очень сильно. Благодаря этому цифры свидетельствуют об этом весьма убедительно, и котировки биржевые, и наращивание запасов у нас, да и сохранение высоких цен на нефть последние годы во многом, кстати, благодаря этому эмбарго произошло. Был запущен механизм компенсации недостатка иранской нефти за счет саудовской и других стран ОПЕК. Все это было сбалансировано во многих отношениях, и в политическом плане, ко всеобщему удовольствию, потому что Саудовская Аравия тоже потирала руки. Т.е. россияне, имеющие отношение к этим нефтегазовым потокам, гладили карманы, саудовцы молились Аллаху, потому что Иран, помимо всего прочего, - это главный их противник в регионе не только в религиозном плане, но и в политическом тоже.

В.М.: А сейчас-то что происходит? Сейчас получается наоборот: возврат к Ирану и отказ от российского газа?

А.Ш.: Именно так. И об этом можно говорить достаточно отчетливо, без каких-либо уверток и предположительных наклонений во фразах. Это сформулировано лидерами европейского сообщества, американскими соответствующими руководителями учреждений, да и Обама упомянул также этот вопрос, но на него не упирает. Речь идет о том, чтобы избавить Европу, Обама соответственно говорит о США, в европейские дела в этом плане не вмешивается, избавиться от нефтегазовой зависимости от России. Вопрос так ставился аккуратно давно, это хорошо известно, по мере обострения всех этих газовых воин с Украиной, начало строительства "Северного потока" в России. Это был предмет озабоченности с обеих сторон, и с российской, и с европейской. Но, в связи с ситуацией вокруг Украины, если вспомним 2004, недо-победа Януковича и победа Ющенко. Все это дало толчок с российской стороны двух каналов, двух больших труб в Европу на севере и на юге. А теперь вопрос об избавлении или об ослаблении зависимости Европы от российского газа в первую очередь, нефти в меньшей степени, ставится уже официально и уже ставится в контексте опять же событий на Украине, но совершенно иного рода событий. Событий, которые воспринимаются как угроза безопасности Европы, в военном плане безопасности. Если возникает такого рода трактовка, то естественно, экономические вопросы и аспекты становятся второстепенными и подчиненными этой главной задаче. Мы видим, как действуют немцы, на которых многие в Москве рассчитывали, полагая, что бизнес-интересы германских кругов будут преобладать над взглядами, позициями политическими кругов этой страны. Но оказалось совсем не так: бизнес-круги попытались воздействовать, но получили достаточно жесткий отпор от политических лидеров, которые опирались в свою очередь на общественное мнение страны и на соответствующее подтверждение их видения ситуации. Повторю, что ситуация сводится к тому, что происходящее на Украине в перспективе может представлять серьезнейшую угрозу безопасности Европе, и Германии в первую очередь.

В.М.: Александр Иванович, вот вы мне объясните, пожалуйста, вот что меня очень волнует. Получается, что если сравнивать Россию и Иран, то Иран – меньшее зло? То есть вроде бы как на протяжении многих лет вводили санкции, говорили, что Иран чуть ли не ось зла, а тут вдруг получается, что нет, что Россия - больший враг? Только бы с кем угодно, лишь бы снизить зависимость от России, так получается?

А.Ш.: Да, именно так и получается. Не стоит удивляться таким сменам вывесок – это достаточно естественный процесс. Он повод для игр российской пропаганды, к которой вы, несомненно, не относитесь. Но смена правительства в любой стране, даже сам факт, что происходит смена руководства правительства – это позитивное движение, позитивно воспринимается европейцами, тем более, когда радикалы, экстремисты во власти меняются на умеренных, договороспособных и рациональных, здравомыслящих людей, то, разумеется, тут же снимается вывеска – и это нормально, только так и должно быть. И, соответственно, наоборот, там, где нет перспективы смены власти, у власти находится одна группа, говорим о какой-то абстрактной стороне, и которая размахивает соответственно не только угрозами газовых и нефтяных действий в этой области, но и прямым оружием, прямыми военным угрозами обращается к этой благополучной бюргерской Европе. Естественно, с точки зрения европейцев, тут проблемы с выбором лейбла, названия, характеристики того или иного правительства никакой нет, и здесь не стоит удивляться.

В.М.: Александр Иванович, еще такая важная тема, которую я тоже хотел затронуть – это ядерная программа тегеранская. У Ирана сейчас нет ядерного оружия, но иранцы активно его, по крайней мере, пытаются создать, насколько я понимаю. Как вы считаете, действительно ли иранские лидеры считают, что Иран, как великая страна, не может не обладать ядерным оружием? И все, что сейчас происходит, просто откладывает его появление?

А.Ш.: Никто не ответит внятно на этот вопрос, и это облегчает мою задачу. Я могу порассуждать в каких-то разумных параметрах, опять же полагая, что все изменчиво и меняется на какой-то разумной основе. Когда-то нам рассказывали пропагандисты с иранской стороны, которые находили эхо среди своих коллег в России, доказывая, что идея обладания ядерным оружием общенациональна, ею, как инфекцией, заражены чуть ли не дети, не говоря уже о взрослых и стариках, что это абсолют, с которым нужно мириться и никуда от этого не деться. Но ситуация явно начала меняться. Даже если согласиться с такой трактовкой и принять это массовое помешательство иранцев на ядерной бомбе за факт, то разумная часть населения, несомненно, стала подвергать все это, извините за тавтологию, сомнению, когда столкнулась с реальной проблемой в текущей жизни, с ростом цен, когда реал потерял за последние два года 70% своей стоимости, когда инфляция бьет какие-то запредельные рекорды, и исчезают товары. То вот этот самый быт вкупе со всеми прочими ограничениями, введенными и на выезд определенных категорий иранцев, и на обмен валюты и т.д...

В.М.: Прошу прощения, наше время, к сожалению, заканчивается. Надеюсь, что сможем продолжить эту интереснейшую беседу в студии Общественного телевидения. До встречи.